Луна и тисовое дерево
Это рассудочный свет, свет холодной планеты
Сам голубой, а деревья при нём чёрные.
Травы в скорбях льнут к стопам, словно я Бог.
Шепча о своём унижении, колют мои лодыжки.
Дымный пьяный туман наполнил эту ложбину,
От дома её отделяет лишь ряд могильных камней
Я просто не вижу, куда мне дальше идти.
Луна ведь не дверь, а лицо, безнадёжно грустное,
Белое, словно костяшки пальцев, властное лицо.
Оно привлекает приливы как преступления, оно
Безмолвно, и рот его кругл от отчаяния. Здесь я живу.
Дважды по воскресеньям колокола будят небо -
Восемь больших языков утверждают истину Воскресения.
Под конец они трезво вызванивают свои имена.
Готический контур тиса уводит ввысь.
Я поднимаю глаза и упираюсь в луну.
Луна моя мать. Она не добрая, как Мария.
Из её голубых одежд выпадают летучие мыши и совы.
О, как бы мне хотелось уверовать в нежность,
В лик Марии, смягчённый сиянием свеч,
Остановивший на мне свой кроткий взгляд.
Я падала долго. Облака теперь расцветают
Голубые, таинственные перед очами звёзд.
Наверно, в церкви святые все, голубея,
Плывут на тонких ногах над рядами скамей.
Их руки и лики оцепенели от святости.
Луна ничего не видит, дикая, голая.
А тис говорит о мраке, мраке и тишине.
